Катерина подняла на него полный ужаса взгляд. – Думаете, Майлз об этом уже слышал?
– А… возможно, и нет. Кто бы стал ему рассказывать?
– Я одна во всем виновата. Если бы я в раздражении не сбежала тогда из особняка Форкосиганов… – Катерина не договорила фразу, заметив, как Иллиан сжал губы от внезапно нахлынувшего мучительного переживания; ну да, он вообразил, что тоже был звеном этой причинно-следственной цепочки.
– Мне нужно отправится кое с кем поговорить, – сказал Иллиан.
– А мне нужно отправиться поговорить с Майлзом. Мне нужно поговорить с Майлзом немедленно.
Выражение напряженного размышления, промелькнувшее на лице Иллиана, быстро сменилось его обычной мягкой учтивостью. – По счастливой случайности меня дожидается машина с шофером. Могу я предложить подвезти вас, госпожа Форсуассон?
Но куда девать бедняжку Никки? Тетя Фортиц не вернется еще часа два. Катерина не могла ему позволить присуствовать на этом… А, черт возьми, это же особняк Форкосиганов! Она сможет оставить его там на добрую полу–дюжину людей – Матушку Кости, Пима, даже Энрике. Ой – она забыла, что дома еще и граф с графиней. Хорошо, пять дюжин людей. Еще мгновение отчаянного колебания – и она ответила «Да».
Она надела Никки ботинки, оставила сообщение тете, заперла дверь и пошла за Иллианом к его автомобилю. Никки был бледен и делался все тише и тише.
Поездка была короткой. Когда они свернули на улицу, где стоял особняк Форкосиганов, Катерина сообразила, что даже не знает, дома ли Майлз. Нужно было позвонить ему по комму, но Иллиан так быстро внес свое предложение… Они миновали пустой, высохший под солнцем барраярский сад, лежащий ниже по склону. Вдалеке посреди пустого пространства виднелась маленькая одинокая фигурка. Кто-то сидел на полукруглом бордюре высокой клумбы.
– Стойте, остановите!
Иллиан проследил за ее взглядом и сделал знак шоферу. Катерина подняла колпак и выбралась наружу чуть ли не раньше, чем машина опустилась на мостовую.
– Могу ли я еще что-то сделать для вас, госпожа Форсуассон? – окликнул ее Иллиан, когда она остановилась в стороне, поджидая, пока выйдет Никки.
Склонившись в нему, она мстительно выдохнула: – Да. Придушить Формонкрифа.
Он отдал ей честь: – Сделаю все, что в моих скромных силах, мадам.
Лимузин тронулся, а она, и Никки вслед за ней, перешагнув низко натянутую цепочку, отделяющую участок от тротуара, двинулись вниз по склону.
Почва – живая часть сада, сложная экосистема микроорганизмов, но эта почва погибнет под солнцем и ее размоют дожди, если никто не позаботится устроить для нее правильный покров… Подойдя поближе, она увидела, что Майлз сидит возле единственного в этом гиблом месте растения – маленького росточка скеллитума. Трудно сказать, кто из них двоих смотрелся более отчаявшимся и жалким. На стенке рядом с ним стоял пустой кувшин, и Майлз с беспокойством разглядывал сам росток и пятно мокрой земли вокруг него. Услышав приближающиеся шаги, он быстро поднял взгляд. Его губы приоткрылись; лицо на мгновение озарило жутчайшее волнение, тут же подавленное и сменившееся выражением настороженной вежливости.
– Госпожа Форсуассон, – сумел выговорить он. – Что вы… э–э… здесь… гм, добро пожаловать. Добро пожаловать! Привет, Никки…
Ничего не поделаешь – первыми словами, вырвавшимися из ее уст, оказались совсем не те, что она репетировала по дороге сюда: – Вы же не лили воду прямо на ствол?
Он кинул быстрый взгляд на росток, потом снова на нее. – А… что, не надо было?
– Только вокруг корней. Разве вы не читали инструкций?
Он снова виновато поглядел на растение, будто ожидая обнаружить на нем незамеченный ранее ярлычок. – Каких инструкций?
– Тех, что я вам послала. Приложение… Ничего, неважно, – она стиснула пальцами виски, пытаясь привести в порядок кипящую от волнения голову.
Из-за жары он закатал рукава; на ярком солнце были отчетливо видны и неровные красные рубцы вокруг запястий, и тонкие бледные штрихи куда более давних хирургических шрамов, убегающие вверх по руке. Никки с тревогой на них уставился. Майлз наконец сумел отвести зачарованный взгляд от нее вообще, и заметил, наколько она взволнована.
Голос его стал заискивающим. – Догадываюсь, что вас сюда привели не вопросы садоводства.
– Нет. – Это будет трудно – а, может, и нет. Он знает. И не сказал мне. – Вы уже слышали об этом… этом чудовищном обвинении?
– Вчера, – ответил он прямо.
– Почему вы не предупредили меня?
– Генерал Аллегре просил меня подождать, пока СБ не проверит вопросы секретности. Если этот… уродливый слух связан с нарушением секретности, я не вправе действовать полностью по своему усмотрению. Если же нет… все равно это трудное дело. С обвинением я бы мог бороться. Тут кое-что похитрее, – он огляделся вокруг. – Однако, раз теперь в силу сложившихся обстоятельств слух дошел до вас, просьба эта стала чисто умозрительной и я считаю себя свободным от обязательств. Думаю, нам бы лучше продолжить этот разговор в доме.
Она окинула взглядом пустошь, открытую для наблюдения и сверху, и из города. – Да.
– Не соблаговолите ли? – он указал ладонью в сторону особняка, но ее даже не попытался коснуться. Катерина взяла Никки за руку, и они молча пошли за ним: вверх по тропинке, мимо сада и к охраняемым парадным воротам.
Он провел их на «свой» этаж, снова в ту светлую солнечную комнату, где угощал ее достопамятным ленчем – Желтую Гостиную. Их с Никки он усадил на изящный диван оттенка примулы, а себе поставил стул напротив. Вокруг рта у него обозначились напряженные складки, которых она не видела с Комарра. Он подался вперед, стиснув ладони между коленями, и спросил: – Как и когда вы об этом узнали?